Железный крест - Страница 56

Все зашевелились и начали складывать кофейные кружки в посудомоечную машину.

И в это время зазвонил телефон.

~~~

Фьельбака, 1944 год

— Я так и знала, что ты здесь!

Эльси присела на камень. Эрик прятался от ветра в расщелине скалы.

— Да, думал, хоть здесь меня оставят в покое! — буркнул Эрик, но лицо его тут же подобрело, и он отложил книгу. — Извини… Я вовсе не хотел срывать плохое настроение на тебе.

— Из-за Акселя? — Эльси придвинулась поближе. — Что там у вас дома?

— Дома так, как будто Акселя уже нет в живых. — Эрик посмотрел на беспокойный седой прибой. — Мать, по-моему, его уже похоронила. А отец… ходит, бормочет что-то… На эту тему даже говорить не хочет.

— А ты как?

Эльси очень хорошо знала Эрика — гораздо лучше, чем он догадывался. Столько времени они играли вместе — она, Бритта, Франц и Эрик. Теперь уже игры кончились — они становились взрослыми. Но в этот момент она видела в четырнадцатилетием Эрике пятилетнего мальчика в коротких штанишках… впрочем, как раз Эрик и тогда уже был взрослым. Этакий маленький старичок. Он словно родился таким и дожидался, когда внешность постепенно придет в соответствие с его внутренним содержанием.

— А я… — ответил он сухо. — А я не знаю, как я.

Он отвернулся, и Эрике показалось, что в уголке глаза у него мелькнула слеза.

— Знаешь прекрасно, — не отступала она. — Поговори со мной.

— Мне кажется, во мне два человека… Один потрясен тем, что произошло… или происходит с Акселем, ему страшно, ему грустно… даже сама мысль, что он погиб, доводит меня… — Эрик поискал нужное слово, не нашел и замолчал.

Эльси понимала, что он хочет сказать, но молчала — пусть выговорится.

— А другой… другой человек во мне в бешенстве, — сказал Эрик внезапно прорезавшимся мальчишеским басом. — Другой в бешенстве, потому что сейчас еще хуже, чем раньше. Я невидим. Меня никто не замечает. Когда Аксель был дома, мне тоже перепадала часть его света, пусть маленькая полоска, но все же. И мне хватало! Я даже и не хотел большего. Потому что Аксель заслужил! Он всегда был лучше, чем я… Я никогда бы не решился делать то, что он делал. Я не герой… а он такой обаятельный, он несет всем радость одним своим присутствием. С этим рождаются, у меня такой способности не было и нет. Наоборот… люди не знают, как им себя со мной вести. Знаю слишком много, смеюсь слишком мало, я… — Он остановился, чтобы перевести дыхание.

Эльси вообще никогда не слышала, чтобы он произносил такие длинные монологи. Она улыбнулась.

— Ты обычно так скуп на слова, Эрик, а сейчас так красиво говоришь — не боишься, что слова кончатся?

Он не ответил на улыбку.

— Как раз это я и имею в виду. И знаешь, иногда мне кажется, что если я пойду куда-нибудь… и буду идти, идти, идти… и никогда не вернусь, никто и не заметит, что я ушел. Для отца с матерью я просто тень, и то где-то на краю поля зрения. Так, мешает что-то в глазу, и для них будет даже облегчением, если я исчезну. Чтобы никто не отвлекал от Акселя…

Голос у Эрика сорвался. Ему стало стыдно за свой монолог, и он отвернулся.

— Эрик, перестань. Конечно же, это не так. Просто сейчас, именно сейчас, когда все так плохо, все их мысли заняты Акселем.

— Прошло уже четыре месяца, как немцы его схватили, — глухо сказал Эрик. — Сколько времени их мысли будут заняты только им? Шесть месяцев? Год? Два? Всю жизнь? Ведь я-то здесь… я-то все еще здесь! Почему это ни для кого ничего не значит? И в то же время я чувствую себя последним негодяем. Ревную к брату, который сидит в тюрьме, которого могут казнить и его вообще больше никто никогда не увидит. Вот такой я брат.

— Эрик! Мы все знаем, как ты любишь Акселя! — Она погладила его по спине. — И ничего удивительного, если тебе тоже хочется, чтобы тебя замечали и любили. Я знаю, что тебе этого хочется! И ты должен поговорить с ними, ты должен заставить их обратить на тебя внимание!

— На это надо решиться. — Эрик покачал головой. — Тогда они узнают, какой я подлец.

Он все время отводил глаза. Эльси взяла его голову в ладони и заставила повернуться к себе.

— Слушай, Эрик. Ты никакой не негодяй и никакой не подлец. Ты любишь брата и родителей. Но они должны понять, что у тебя такое же горе, как у них! Ты должен сказать им это, ты должен дать понять, что у тебя тоже есть право на место в их сердцах! Ясно?

Эрик попытался отвернуться, но она крепко сжимала его лицо, и он сдался.

— Ты права… Я поговорю с ними!

Эльси импульсивно крепко обняла Эрика, погладила по спине и почувствовала, как он обмяк и расслабился.

— Какого черта!

Голос за спиной заставил их отшатнуться друг от друга. Франц, с совершенно белым лицом, стоял совсем рядом и сжимал кулаки.

— Какого черта! — Ничего другого ему в голову не приходило.

Эльси сообразила, как вся сцена выглядела со стороны, и попыталась как можно спокойнее объяснить, что, собственно, произошло и почему они обнимались. Как можно спокойнее, но и как можно быстрее. Она уже не раз видела, как вспыхивает Франц — мгновенно, точно спичка. Странно — он всегда был готов вспыхнуть, словно искал повод дать выход своей ярости. Она прекрасно понимала, что он к ней неравнодушен и сейчас может произойти катастрофа, если ей не удастся быстро успокоить Франца.

— Мы с Эриком сидели и разговаривали.

— Ну да, видел я, как вы сидели и разговаривали. — В его глазах мелькнула такая злость, что у Эльси по коже побежали мурашки.

— Ты не понимаешь. Я утешала Эрика, у него плохо дома. Садись. Поговорим все вместе.