Железный крест - Страница 50

А теперь они стояли напротив друг друга, как враги, но по мгновенному блеску глаз оба поняли, о чем думает другой. Оба вспомнили, как хохотали вместе, как занимались любовью… Комок в горле не проходил.

Челль попытался отбросить эти мысли.

— Да… если придется, если не найду другого выхода, я должен буду сообщить полиции, — сказал он. — Либо мы сами вырвем Пера из его сегодняшнего окружения, либо предоставим это право полиции.

— Сволочь, — выплюнула Карина голосом, срывающимся от слез, несбывшихся надежд и невыполненных обещаний.

Челль встал и постарался придать взгляду холодное и решительное выражение.

— Вот так обстоят дела. У меня есть несколько вариантов, куда мы можем отправить Пера. Я пошлю тебе сообщение, ты можешь все взвесить и обдумать. И ни за что, ни при каких обстоятельствах он не должен видеться с моим отцом. Понятно?

Карина не ответила — просто наклонила голову в знак капитуляции. Она давно уже не находила в себе сил противостоять Челлю. С того самого дня, когда он ее предал. Даже не ее — их с Пером.

Челль отъехал от дома, остановил машину и прижался лбом к баранке. Перед глазами у него стоял живой Эрик Франкель. И все, что он узнал о нем. Вопрос только — как он должен поступить с этим знанием.

~~~

Грини, пригород Осло, 1943 год

Хуже всего был холод. Сырой, промозглый холод. За все время, что он провел в одиночной камере, ему так ни разу и не удалось согреться. Аксель скорчился на койке, обхватив себя руками. Дни тянулись бесконечно, но это было лучше, чем допросы. Вопросы и удары сыпались градом. А что он мог ответить? Он знал так мало, а то, что знал, не сказал бы даже под угрозой расстрела.

Он провел рукой по голове. Волосы начали отрастать. Их сразу затолкали под душ, обрили наголо и выдали норвежскую военную форму. Он знал, что попадет именно сюда — в тюрьму в двенадцати километрах от Осло. Но совершенно не был подготовлен к бездонному страху, который заполнял дни и ночи без остатка. Он не был подготовлен к такому масштабу страданий и боли.

— Обед.

В коридоре что-то загремело, и молодой надзиратель просунул в окошко поднос с едой.

— Что за день сегодня? — спросил Аксель по-норвежски.

Они с Эриком чуть не каждое лето проводили у родителей матери в Норвегии, и он владел языком совершенно свободно. Этого надзирателя он видел каждый день и всегда пользовался случаем поговорить с ним — хоть какой-то человеческий контакт. Но тот отвечал на его вопросы односложно и неохотно.

— Среда.

— Спасибо. — Аксель попытался улыбнуться.

Парень повернулся и пошел по коридору.

— А какая погода?

Надзиратель остановился. Подумал немного, повернулся и подошел к окошку.

— Пасмурно. И холодно.

Акселя поражало, как молод этот парнишка. Наверное, его ровесник или даже помоложе, но Аксель чувствовал себя стариком по сравнению с ним.

Тот опять собрался уходить.

— Холодно, — сипло повторил Аксель. — Не по сезону, правда?

Он услышал свои слова будто со стороны и поразился нелепости вопроса.

Парень огляделся, нет ли кого вокруг. Все было тихо.

— Да… можно и так сказать. Не по сезону. Но в это время в Осло почти всегда холодно.

— А ты местный? — поторопился задержать его Аксель.

— Два года уже.

Аксель лихорадочно придумывал, что бы еще спросить.

— А… сколько времени я здесь? Такое чувство, что вечность прошла. — Он попытался засмеяться и испугался — вместо смеха из горла вырвался какой-то хриплый каркающий звук. А может, это и есть смех — он так давно не смеялся, что забыл, как это делается.

— Не знаю, могу ли я… — Парень сунул руку за воротник и слегка оттянул, как будто задыхался.

Похоже, ему было не по себе в этом мундире. Привыкнет, с горечью подумал Аксель. И к мундиру привыкнет, и людей мордовать привыкнет. Такова человеческая натура.

— Да какое это имеет значение? — умоляюще сказал Аксель. — Знаю я или не знаю, сколько здесь торчу, какая тебе разница?

Почему-то это было невыносимо — жить вне времени. Не знать, который час, какой день, какой месяц…

— Около двух месяцев. Точно не помню…

— Около двух месяцев. И сегодня среда. И пасмурно… мне этого достаточно. — Аксель попробовал улыбнуться и получил робкую улыбку в ответ.

Парень ушел. Аксель сел на койку, поставил на колени исцарапанный оловянный поднос. Еда была отвратительной: картошка, какой кормят свиней, какая-то омерзительная каша. Одно и то же изо дня в день. Он с отвращением зачерпнул ложкой фиолетовую бурду, помедлил и поднес ко рту. Голод — лучший повар, вспомнил он выражение. Попытался представить, что это мамино жаркое, но ничего не получилось. Наоборот, стало хуже — мысли потекли в запретном направлении. Дом, мама с папой, Эрик… Он отложил ложку, откинулся и прислонился к шероховатой цементной стене. Отец с его роскошными седыми усами, которые он каждый вечер расчесывал, перед тем как лечь в кровать. Мать с собранными в тугой узел на затылке волосами и с вязаньем в руках. И Эрик… Сидит, наверное, у себя в комнате, уткнувшись в книгу. Думают ли они о нем? Как они восприняли известие, что его схватили? Эрик, тихий, ушедший в себя Эрик… Он очень умен, только чересчур уж застенчив, не умеет показывать чувства. Иногда Аксель тискал Эрика просто ради того, чтобы почувствовать, как тот сжимается от смущения, но через какое-то мгновение брат все же расслаблялся, смеялся или беззлобно шипел: «Отпусти меня!» Аксель знал брата гораздо лучше, чем тот догадывался. Он знал, что Эрик чувствует себя белой вороной в семье, что ему все время кажется, будто он ничтожество в сравнении с Акселем. И сейчас ему труднее всех. Мысли родных и друзей прикованы к судьбе Акселя, и до Эрика никому дела нет… Аксель даже не решался подумать, какой станет жизнь Эрика, если он, Аксель, погибнет.